После грозы - Страница 33

Честно говоря, я понимаю, что придется серьезно поговорить с Жаном, и я тяну время, потому что боюсь все испортить. Это действительно странно – что мы стали часто общаться с Жаном только после смерти Алекса. Зачем он все усложняет?

Чтобы я быстрее успокоилась, Карл предлагает позвонить Бренде и рассказать, как все прошло в клинике. Ко мне моментально возвращается отличное настроение. Я усаживаюсь на диване и набираю номер Бренды. Международные звонки дорого стоят, но я об этом не думаю. Я описываю каждую минуту, проведенную у доктора в кабинете, во всех подробностях. Карл сидит рядом и терпеливо выслушивает мой рассказ, наверное, уже раз в пятый. Иногда он подсказывает мне английское слово, чтобы его мать точно поняла, о чем идет речь. Судя по реакции, Бренда рада. Она говорит, что ей ужасно хотелось бы быть сейчас со мной, и я отвечаю, что тоже по ней соскучилась.

Наконец я кладу трубку, и мы с Карлом идем в кухню и вместе готовим обед. Карл расспрашивает меня об Алексе. Хорошо ли тот говорил по-французски? О да! А еще Алексу нравилось передразнивать квебекский акцент. Карл признается, что недоволен своими познаниями во французском. Он делится со мной немногочисленными воспоминаниями о Франции, и минуты через три мы уже говорим об Англии и обо всех тех достопримечательностях, которые Карл мне обязательно покажет, когда я приеду к ним в гости.

Он заводит речь о рождественских праздниках, и это выбивает меня из колеи. Странно, за окном – середина ноября, а я еще совсем не думала о Рождестве! Впрочем, ничего странного: после смерти Алекса все кажется мне каким-то неопределенным. Дни идут, а я этого словно не замечаю. Я мысленно провожу подсчет: сколько недель осталось до праздников? Пять или шесть? Поверить не могу! Но все улицы уже украшены, по телевидению идет бесконечная реклама игрушек, и в магазинах толпится народ… А меня словно тут и нет, я ничего этого не замечаю…

Голос Карла выводит меня из оцепенения. Он спрашивает, на какую дату заказывать билет. Он, конечно, уже куплен, но дату вылета можно поменять. И тут выясняется: Бренда надеется, что я приеду недели на три, а еще лучше – на месяц.

– На месяц?! – восклицаю я. – Но я не могу отлучиться на целый месяц!

– Почему?

Я объясняю, что в моем кафе всего пять официантов и что у нас не принято брать больше двух недель отпуска. Я и так долго не выходила на работу после смерти Алекса, потом рассказала о своей беременности… Боюсь, Джудит не понравится, если я попрошу у нее отпуск еще и на Рождество!

– Шарлотта, тебе нужно отдохнуть! Ты беременна, сколько можно тебе об этом напоминать?

И Карл говорит то, что я и так знаю: на работе мне все время приходится стоять и у меня сумасшедший график. По его мнению, мне следовало бы работать меньше – тем более теперь, когда я получаю от его матери помощь и в деньгах не нуждаюсь.

– Ты это не всерьез, правда? Я с ума сойду, если буду все время сидеть дома! Я даже попросила Джудит дать мне дополнительные часы, чтобы… Я просто не могу… Чем, по-твоему, я могу себя занять, когда я совсем одна?

Последнюю фразу я произношу очень быстро, потому что не хочу, чтобы Карл думал, будто я жалуюсь. Кивком он подтверждает, что понял. Одиночество… Оно все время со мной – здесь, всюду. Квартира, конечно, теперь выглядит иначе, но все равно она остается местом, где жил Алекс. Эти стены до сих пор хранят воспоминания о нас, хотя этого «мы» больше нет. Боль утихает со временем, это правда, но пустота – она никуда не исчезает.

– Может, ты все-таки сможешь погостить у нас подольше? Мама будет так рада, если бы ты только знала! Она ведь тоже живет одна.

Зная Джудит, сомневаюсь, что она отпустит меня даже на две недели. Особенно учитывая то, что я уже взяла три недели отпуска, когда с Алексом случилось несчастье! Моя начальница не упускает случая напомнить о том, что оказала мне большую услугу, потому что на самом деле мы с Алексом даже не были женаты и по закону мне полагалось дней пять, не более. И на Рождество многие захотят получить отпуск, в этом-то точно можно не сомневаться…

– Мне очень жаль, но больше двух недель я взять не смогу, – говорю я снова.

Карл морщится, и я понимаю, что он расстроен. Он говорит, что этого слишком мало, чтобы я успела отдохнуть. И что только-только я приноровлюсь к смене часовых поясов, как придется возвращаться. Послушать Карла, так за две недели я успею лишь распаковать и снова уложить чемоданы. А как же тогда остальные справляются? Две недели отпуска – это норма, разве не так?

– Все будет хорошо, – говорю я уже с большей уверенностью. – Для первого посещения хватит и двух недель.

– А паспорт у тебя случайно не просроченный? – внезапно спрашивает Карл.

– Нет, паспорт в порядке. Мы с твоим братом в прошлом году ездили в Нью-Йорк.

Я встаю и включаю маленький ноутбук, к которому не прикасалась с тех пор, как переехала жить в эту квартиру. Мы перебросили на него снимки с цифрового фотоаппарата Алекса. Глупо… Давно можно было бы переслать их Бренде в Англию, но я все никак не могла заставить себя взять фотоаппарат в руки. Даже сейчас, глядя, как на экране появляется заставка, я ощущаю тревогу. Готова ли я опять погрузиться в воспоминания?

Я нахожу папку «Нью-Йорк» и по очереди открываю фотографии. Мне хочется увидеть Алекса счастливым – отчасти потому, что сегодня я гораздо больше думала о ребенке, чем о нем. Счастье – понятие далекое и абстрактное, когда у тебя горе. В него даже не хочется верить – из опасения почувствовать себя виноватым. Странно, правда? Я наконец почувствовала, что ношу в себе ребенка, и все вокруг моментально изменилось. Наверное, потому, что я знаю: это крошечное существо может сделать меня счастливой, и в то же время мне хочется сохранить яркие воспоминания об Алексе. Как если бы он все еще был жив…