– Думаешь, он на тебя злится? – не отступает Жан.
Вместо ответа я пожимаю плечами, хоть он этого, конечно, не видит. В целом, по поведению Карла нельзя сказать, что он злится, но, может, он просто скрывает свои эмоции? Уверена, Карл благодарен мне за то, что я так много внимания уделяю его матери, но вряд ли простил меня за то, как я повела себя с ним, когда моя беременность прервалась.
– У нас столько забот, что на все остальное не остается времени, – говорю я в конце концов.
– Это понятно, и все-таки… Ты там уже полтора месяца!
– Пять недель! – поспешно уточняю я.
Мне не нравится, когда Жан напоминает о том, что время идет. У меня такое чувство, будто оно пролетает слишком быстро. И я опасаюсь следующего вопроса, который звучит незамедлительно:
– И сколько еще ты планируешь там пробыть?
– Не знаю. Сколько понадобится.
Ответ слишком уж расплывчатый, но я еще не готова говорить об отъезде. Бренде приятно, что я рядом с ней, да и Карлу, по-моему, мое присутствие не в тягость. Так что придется подождать, пока они перестанут во мне нуждаться, и уже тогда решать. Тем более что дома, в Монреале, делать мне особенно-то и нечего…
– Карл, наверное, собирается нанять сиделку?
Мне неприятно это слышать, но, думаю, Карл действительно об этом подумывает. Он может позволить себе нанять для матери медсестру – то есть помощницу куда более квалифицированную, чем я. Но мне нравится присматривать за Брендой, и за домом, и за Карлом. Я живу с ощущением, что мое место – здесь…
– Не обижайся, Шарлотта, но я напомню тебе о том, что до отъезда ты хотела вернуть Эвансам долги и порвать с ними навсегда…
– Знаю, – быстро отвечаю я. – Но это было тогда…
– Так я и думал. Может, пришло время вам с Карлом поговорить начистоту? И с Брендой тоже. Вам троим нужно многое уладить между собой. Может, эта болезнь, эта клиника неспроста? Может, судьба таким образом пытается снова вас соединить?
Поскольку я молчу, Жан продолжает мягко:
– Это – твой шанс объяснить Эвансам, что именно произошло в январе. Глупо его упускать. Тебе надо многое рассказать Бренде. И Карлу, наверное, тоже. Чего ты ждешь? Тебе наверняка станет легче…
Я не знаю, что сказать. Наверное, у меня пока что не хватает смелости для такого разговора. Жан думает, это легко? И потом, о моих преждевременных родах речь ни разу не заходила. Может, Эвансы и не желают ничего знать? Возможно, Карл не хочет говорить матери о том, что мы с ним были близки. И зачем тогда мне рассказывать Бренде о чувстве вины, которое меня мучило, если я не могу объяснить его причину?
Попрощавшись и повесив трубку, я еще какое-то время стою у окна, из которого видна проезжая часть, и обдумываю наш с Жаном разговор. Мне не хочется торопить события, а вспоминать о том, что произошло за последние месяцы, – еще меньше. Я только-только выбралась из депрессии, и не в последнюю очередь благодаря тому, что я снова здесь, с Эвансами. Наверное, лучший способ преодолеть свое горе – это отвлечься, помочь другим, притвориться, будто забыл о том, что с тобой случилось, – а потом позволить несчастью понемногу напоминать о себе, когда ты чувствуешь, что уже готов безбоязненно его встретить. Не знаю… Несмотря на то что мне пришлось немало пережить, с уверенностью могу сказать только одно: каждое несчастье переживаешь по-разному.
– Хочешь, мы это обсудим?
Я вздрагиваю от неожиданности и поворачиваюсь к Карлу. Я не слышала, как он подошел.
– О чем ты? – хмуро спрашиваю я.
– О твоем отъезде. Разве не об этом тебя спрашивал Жан?
– И об этом тоже…
Я уклоняюсь от прямого ответа, но сам факт, что он заговорил об этом первым, заставляет меня опасаться худшего, поэтому я задаю вопрос напрямую:
– Ты хочешь, чтобы я уехала?
– Нет. Но ты тут уже пять недель. И это естественно, что Жан интересуется, когда ты вернешься.
Карл входит в комнату и садится на подлокотник кресла, показывая тем самым, что разговор будет недолгим. Я остаюсь у окна, даже когда он произносит вслух то, чего я боялась:
– Я могу найти кого-то, кто мог бы ухаживать за матерью, это упростит ситуацию. Конечно, тебя она любит, а это будет совершенно незнакомый человек…
– Ты не хочешь, чтобы я ухаживала за Брендой? Я хотела сказать… Может, все-таки будет лучше, если это буду я?
Мой голос дрожит: я опасаюсь, что Карл прогонит меня, напомнит о том, что мне больше нечего делать в этом доме и в этой семье, – и именно сейчас, когда я стала понемногу избавляться от ощущения одиночества. Но, в конце концов, это же я сама отказалась от Эвансов! И что удивительного в том, если и Карл сейчас поступит так же?
– Я делаю это для тебя, Шарлотта. Ты наверняка уже соскучилась… по дому.
– Не так чтобы очень… Работы у меня нет, и здесь я чувствую себя… полезной, что ли.
Я в сомнении. Мне хочется сказать Карлу, что, если он настаивает на моем отъезде, я не стану возражать. Но вместо этого я, нервно переплетая и расплетая пальцы, просительным тоном говорю:
– Знаешь, мне ведь уже приходилось ухаживать за больными. Мама была в тяжелом состоянии, денег у нас не было, поэтому последний год я сама ею занималась. Помогала одеваться, мыться…
– Шарлотта, не понимаю, к чему ты ведешь?
Я присаживаюсь на кресло и заглядываю Карлу в глаза.
– Я была бы очень рада, если бы ты позволил мне ухаживать за твоей матерью. Я могу готовить еду и… убирать в доме. Можешь сначала взять меня на испытательный срок! Конечно, ты предпочел бы пригласить медсестру или…
– Я не сказал, что не хочу, чтобы ты ухаживала за мамой.
– Но, может, ты хотел бы, чтобы я уехала? Может, тебе кажется, что я задержалась слишком уж надолго?