После грозы - Страница 69

Перед дверью в палату Бренды я останавливаюсь. Мне снова страшно. Я собираю выдержку, какая у меня еще осталась. Карл заглядывает в палату, потом поворачивается ко мне и говорит:

– Она спит. Подождешь здесь или?..

– Лучше я побуду с ней. А ты, может, пока отдохнешь? Поезжай домой, прими душ, поспи…

Карл морщится, взглядом показывает на окошко в двери, через которое видно лежащую на кровати Бренду.

– Посижу пока тут. Я не хочу никуда ехать. Если она проснется…

– Я тебя сразу позову.

И я по памяти называю номер его мобильного. Карл смотрит на меня с удивлением.

– Может, выйдешь на воздух? Отдохнешь? – продолжаю уговаривать его я. – Я никуда не уйду, обещаю.

Мне хочется пошутить, что и идти-то мне, собственно, некуда, но я понимаю, насколько Карл сейчас расстроен: любая фраза, произнесенная невпопад, может задеть, обидеть его. И соглашается он скорее потому, что хочет сделать мне приятное. Обещает, что через час вернется. Глядя, как Карл потирает щетину на подбородке, я замечаю, что побриться в его интересах: когда Бренда проснется и застанет сына в таком виде, она его непременно отругает. Мне все-таки удается выманить у Карла улыбку, но в глазах у него по-прежнему стоят слезы.

– Ты побудешь с ней? Никуда не уйдешь? – спрашивает он.

– Конечно! Не оставлю ее одну ни на секунду, можешь не волноваться.

Я подхожу, чтобы погладить его по щеке. Карл задерживает мою руку, в его глазах – благодарность. Он не говорит этого вслух, но я понимаю, чего он боится – что его мать придет в себя, а рядом никого нет. И что она может умереть в одиночестве. Я знаю об этом, потому что пережила это с Алексом. Когда чувствуешь себя виноватой за то, что отлучилась в туалет, и боишься пропустить малейшее колебание кривой на экране… И я еще раз повторяю, что не отойду от кровати ни на шаг, что Бренда скоро проснется и все будет хорошо. Странно произносить слова, которые в свое время мне было так неприятно слышать, но больше в голову ничего не приходит.

Карл отпускает мою руку, говорит, что скоро вернется и чтобы я позвонила, если будут хоть какие-то изменения. Я смотрю ему вслед, пока он не скрывается в лифте. Потом беру свой чемодан, поворачиваюсь лицом к двери, набираю в грудь побольше воздуха и вхожу.

Меня ждет зрелище, знакомое до мелочей. Несколько месяцев назад я уже переживала все это – с Алексом. Бренда лежит на кровати, на теле у нее – датчики, подключенные к монитору возле кровати. Единственное отличие – она дышит самостоятельно и ее лицо не закрыто повязкой. Какое-то время я стою на пороге, рассматривая обстановку, медицинские приборы, пока мой взгляд наконец не обращается к Бренде. Такое впечатление, что, прежде чем подойти к ней, сначала мне нужно было убедиться в том, что в палате все в порядке.

Я сажусь на стул для посетителей и с минуту смотрю на руку Бренды. Потом собираюсь с силами и сжимаю ее в ладонях. Бренда не реагирует на прикосновение, и я шепчу:

– Бренда, здравствуйте! Это я, Шарлотта! Я приехала!

Мне на глаза наворачиваются слезы, и я, всхлипывая, придвигаю стул поближе к кровати. Подношу руку Бренды к своей щеке, поглаживаю ее пальцы и тихонько повторяю то, что только что произнесла. А потом говорю, что она обязательно должна проснуться и выслушать меня, потому что мне так много надо ей сказать. Не знаю почему, но я боюсь, что времени у нас мало и Бренда может сыграть со мной ту же злую шутку, что Алекс сыграл с Карлом, – то есть внезапно умереть. Что ж, тем хуже для меня: придется рассказать ей все прямо сейчас.

Торопливо и сбивчиво я объясняю, какое это для меня горе – потерять ребенка; я люблю ее, Бренду, и не хочу, чтобы она умирала; вычеркивая ее из своей жизни, я пыталась избавить ее от лишней боли; все мои мысли были заняты малышкой, и я не хотела, чтобы страдал кто-то еще. Я рассказываю Бренде о своих сожалениях, которых ох как много; что я так и не догадалась признаться ей в том, что она была мне как мать; что нужно было все-таки написать ей это растреклятое письмо, потому что, если Бренда умрет, я буду злиться на себя до конца своих дней, хоть мне и без того несладко… Поэтому она обязательно должна жить, она так нужна Карлу. И мне тоже… Звучит нелогично, потому что последние несколько месяцев я не хотела общаться с Брендой, и все-таки это правда. Я не хочу, чтобы она умерла! Она должна жить. Должна побороть свой недуг!

И вдруг я чувствую, как трепещут ее пальцы. Вздрагиваю, всматриваюсь в ее черты.

– Бренда!

Не знаю, радует меня этот неуловимый жест или пугает, но я пожимаю ее руку в ответ. Я говорю:

– Бренда, это я! Я с вами.

Она поворачивает голову, стонет, открывает глаза и ищет меня взглядом. Движения у Бренды замедленные и даются ей с трудом. Ее губы раскрываются, словно она хочет заговорить, пальцы пытаются ответить на пожатие.

– Шарлотта! – произносит она.

– Я тут!

Я прижимаю руку Бренды к щеке и снова рыдаю – на этот раз от радости. Она улыбается. Или мне просто так кажется – видно, что ей трудно выражать эмоции, и в конце концов получается только болезненная гримаса. Голос Бренды едва слышен, дышит она с трудом. И все-таки пытается говорить:

– Шарлотта, я… Прости меня!

– Нет, это я должна просить прощения! Я сама во всем виновата. Мне просто было слишком… больно.

– Знаю.

– И я боялась, что…

– Не надо. Я понимаю.

Думая, что Бренда хочет, чтобы я замолчала, я так и делаю. Она гладит меня по щеке, но мне приходится поддерживать ее руку, потому что для нее это еще слишком тяжело. Бренда шепчет, что рада моему приезду, это такой приятный сюрприз. Я пла́чу, потому что все равно не могу высказать все, что у меня на сердце.